Генрих считал последние часы своей жизни.
Любой, кто обладал хоть крошечной толикой ума и хранил её в своей голове, а не где-нибудь в ящике стола, понимал, что находиться рядом с Палачом было опасно. Особенно с Палачом, давно не выходившим на свою любимую охоту. Честно говоря, Генрих сам себе объяснить не мог, почему он пошел сразу к этой милой на вид девушке, а не к Глашатаю. Ноги его сослужили хозяину не слишком хорошую службу. Да и попросту поставили на грань существования. Нет, умирать Генриху не хотелось. Определенно не хотелось. Он был слишком молод, слишком красив, слишком талантлив, умен, галантен, вежлив, добр, отзывчив, великолепен и просто совершенен для столь неприятного дела. Да и с кем тогда останутся его драгоценные шляпки? Отдать их на растерзание Глашатая и Сапожника? О нет, им бы он даже булавки не доверил. Старьевщик? Шляпки не переживут его старья! Банкир? Продаст, как есть продаст! Пекарь? От этой мысли тело Генриха содрогнулось, словно несвежее яблочное желе. Только не этой девчонке! С неё хватит и Сонечки, его самой преданной и верной девочки, которая ушла и бросила его на произвол судьбы.  С остальными же она и вовсе расправиться может. Бросит в огонь, сожжет в воде – и все, все годы труда, стараний и любви пропали!
«О, Святой котелок! Как же тяжело считать последние часы своей жизни! Если бы знал, что это так трудно, то и вовсе бы не делал этого. Хотя, раз уж я начал, стоит отнестись к делу ответственно. Последние часы жизни на дороге не валяются», - подумал юноша, встряхивая короткими светлыми прядями. Шляпа – на этот раз Генрих выбрал единственного юношу из своих творений, ехидного Сомб Реро, чьи вышитые золотыми нитями поля поблескивали в свете дневной луны – съехала чуть в сторону. Тут же её подхватили тонкие пальцы в идеально белых перчатках и вернули на место.
- Стоит быть внимательней, мой дорогой друг, - строго произнес Генрих, обращая взгляд карих глаз наверх. – Нельзя быть столь тяжеломысленным, иначе и упасть немудрено.
Сомб Реро отозвался смехом и посоветовал своему хозяину подумать о тяжеломыслии своей драгоценной головы, которая может с минуты на минуту слететь с плеч, а не о его тяжеломыслии, которого и вовсе не было. Генрих с ним согласился.
- Ну да, ну да, как же я мог забыть? – пробормотал он. – Если нет головы, то нет и мыслей, а значит, нет и тяжеломыслия. Это же логика.
Генрих посмотрел на дневную яркую луну, на темное небо над головой. Кинул осторожный взгляд на Палача, чье оружие слишком ярко и красиво блестело в серебряном свете. Он слышал краем уха, что она задала ему вопрос. Кажется. Но только вот как ответить на него, если и ответа-то нет? Можно, конечно, было его украсть у какой-нибудь мимо проходящей фигуры, да только вот где её взять, эту фигуру? С толикой ума к нм никто не подошел бы. а без толики ума ответов с собой обычно не носили. Это Генрих уже успел понять по опыту, когда пытался что-то найти среди бесконечно глупых людишек, к которым бы он не подошел никогда в своей жизни, если бы не его шляпы. Его милые, красивые и великолепные драгоценности! Как же они были теперь далеко и как же они были нужны, чтобы помочь сосчитать эти последние часы жизни! У Генриха они почему-то упорно не хотели подсчитываться и рассыпались, как мысли в голове. Как те лежали в беспорядке, так и другие стремились разбежаться во все стороны. Наверняка, брали пример. Ну ничего! Как только последние часы жизни будут посчитаны, Генрих займется своими мыслями. Наведет порядок. Нечего тут им лежать не пойми как. В конце концов, последние часы жизни - это Важное Время, и не стоит голову его забивать. И без того со Временем юноша не дружил, а что уж о говорить о Важном Времени, после которого, говорили, можно даже умереть. Да только можно ли на самом деле? Мало ли, что люди вокруг говорили. Ведь люди, чаще всего, так глупы.